Сашка вздохнул, удалил ненужные пробелы и продолжал писать:
«А вчерась мне была выволочка. Макларен выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что наши снова жрут мельдоний. А на неделе у всех наших взяли анализы, опять ничего не нашли, и Макларен начал этими анализами меня в харю тыкать. Мол, знаем, что жрете, но пока не можем найти, и никакая CAS вам не поможет. Освальд с Паундом надо мной насмехаются, посылают в аптеку за бромантаном, и велят красть у Макларена пробирки, а Бах бьет чем попадя. А сами за подарки богатые то варягов в астматики записывают, то янкам анаболики разрешают. А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб лобстеров или фуагры, то сами трескают. Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, в Кремль, нету никакой моей возможности...Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру...»
Сашка покривил рот, потёр своим чёрным кулаком глаза и всхлипнул.
«Я буду тебе папочку носить, — продолжал он, — в Думе сидеть, как прибитый, богу молиться, а если что, то секи меня, как Сидорову козу. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Христа ради попрошусь к Матвиенко бумаги разносить, али заместо Мединского в минкульт пойду. Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было пешком из МОКа бежать, да ботинки отняли, морозу боюсь. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никакому Грудинину не дам, а помрёшь, стану за упокой души молить, всё равно как за Владимира Ильича.
А Лозанна город небольшой. Дома всё господские, а овец нету и собаки все злые. А в МОКе все еще злее».
Сашка судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, как гуляли в Думе, закрыв очередную сессию. Весёлое было время!
«Приезжай, милый дедушка, — продолжал Сашка, — Христом богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную, а то меня все колотят, заставляют пробирки царапать, и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу. А намедни Фурнейрон папкой по голове ударила, так что упал и насилу очухался. Освальд с Паундом хоккей смотреть заставляют, смеются, что даже словаков без допинга обыграть не можем. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А ещё кланяюсь Димону, бабе Вале из Совфеда и Кожугетычу, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Александр Жуков, милый дедушка приезжай».
Сашка поставил точку, сохранил файл, открыл почтовую программу и прикрепил файл к новому письму. Программа требовала адрес получателя, и Сашка написал.
«Москва. Кремль. Дедушке».
Потом почесался, подумал и прибавил: «Владимиру Владимировичу». Довольный тем, что ему не помешали писать, он подключил модем и дождался, когда письмо уйдет.
Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал... Ему снился кабинет президента. За столом сидит Владимир Владимирович, а Кириенко громко и с выражением читает ему письмо. В приемной толпа дожидается аудиенции, но дедушки некогда, он думает, как вызволить Сашку.
